В унисон - Михевич Тэсс "Finnis_Lannis"

Голова пухла от размышлений и от предвкушения предстоящей встречи, а сам Хидео будто бы впал в анабиоз, где все жизненно важные процессы замерли и остановились до выяснения всех обстоятельств дела.

Вновь он вспомнил минувший сон, от которого до сих пор нутро выворачивало наизнанку – настолько потрясало его увиденное. Если разобрать сновидение на все составляющие, то в нем как будто ничего такого и не было: просто трава, просто небо, просто незабудка с Мичи под землей. Но именно это подобие идеальной картинки и пугало – то, что его сознание определило как «ничего такого», на самом деле было отвратительным, холодящим кровь зрелищем. От одного воспоминания о копошащемся под его телом трупе приводило Хидео в неописуемый ужас.

Эти три дня словно скачут кувырком, заворачиваясь в причудливые спирали, отчего к горлу подступает тошнота – куда же вы так скачете, дни? Почему на месте вам не сидится?..

Почему именно Хамада? Он знает ее совсем мало времени, но ее образ, такой навязчивый и стойкий, пытливо вторгается в сознание, заставляя смотреть на ее тело и умиротворенное лицо даже сквозь плотно закрытые веки. Это не могло быть простым совпадением – с чего бы ему начали сниться сны, в которых не было никого, кроме них с Мичи? Раньше сны Хидео пестрели более разнообразными образами – ему снились различные по степени отвращения и силы монстры, снились его одноклассники, снился Генджи, в романтических снах часто приходила Лили… Но Мичи заполнила собой все пространство, затмила все ранее виденные образы, став во главу угла. Словно бы теперь, помимо нее, ничего больше не существует.

Это всего лишь два сновидения, говорил себе Хидео, сильно сжимая кулаки. Это даже не закономерность – лишь глупое совпадение. Этой ночью он заставит свое бессознательное показать что-нибудь другое. Или же вовсе избавить его от сновидений! Как хорошо не видеть снов! Так хотя бы не придется мучиться всю ночь лихорадкой.

Он уже и не помнил, когда в последний раз ему снились сны о монстрах, которые пытались его поймать. Специфика таких снов всегда была одной и той же: монстры гнались за ним, он убегал, но ноги либо не слушались его, либо пространство плыло перед глазами, заставляя его шататься как пьяного, хвататься за угловатые предметы и брести вперед буквально на ощупь. Когда отказывало зрение, становилось совсем худо. После пробуждения Хидео понимал, что сон пришелся на быструю фазу сна, когда глаза под веками быстро мечутся из стороны в сторону, но подобное обстоятельство во сне только приводило его в панику. Иногда монстрам удавалось Хидео схватить, и тогда его попросту съедали, не оставляя даже одежды. Смерть – верный путь к пробуждению, поэтому, умирая, Хидео просыпался, промокший и дрожащий.

Сны отпечатывались на обратной стороне век, как кадры на кинопленке – каждый яркий сон Хидео помнил в деталях, и ему не было нужды записывать их или проговаривать после пробуждения. Случались моменты, когда он ничего не запоминал – и это были прекрасные мгновения сладкого неведения.

Если Хидео удавалось сбежать от монстра, дальнейший сон превращался в бесконечную пытку-противостояние монструозного и человеческого. Один вид чудовищ внушал ужас, а их поведение так вообще заставляло остолбенеть от шока.

Хидео поежился, вспоминая это неприятное зрелище. Да, выглядело ужасно, и чувства были соответствующие. Но даже поедание плоти не пугало так сильно, как Мичи, преданная земле.

И незабудки.

Зачем же он тогда вырвал ее? Зачем она была ему нужна? Неужели ему стало бы легче от осознания, что этот цветок погибнет от его рук?..

Несмотря на то, что день тянулся однообразно и ровно, в голове Хидео мириадами красок взрывались неуемные мысли, которые он не в силах был отвергнуть или подавить – они захватили ее в водоворот, закружили в вихре впечатлений и образов, заставили Хидео потерять равновесие, отчего он едва не рухнул под парту. Он вцепился ладонями в стол и зажмурился, отчаянно желая, чтобы этот круговорот закончился.

Непрошенные мысли пчелами роились у него в голове, бесконечно жужжа и отвлекая – еще немного, и Хидео не выдержал бы, закричал, чтобы хоть как-то перебить навязчивый шум в голове.

Звонок спас его от позора.

Обед не принес облегчения – рис не лез в глотку, состояние было болезненное, что-то сильно давило на переносицу, а кожа стала непомерно чувствительной, из-за чего свежий весенний воздух стал казаться очень холодным.

Мичи без проблем нашла его в саду.

– Я знала, что ты здесь, – сказала она.

– Я всегда здесь, – ответил он.

Мичи хмыкнула, как будто его слова и не нуждались в повторении.

Она села рядом, молча достала бэнто и стала неторопливо есть. Хидео, вдруг совсем не кстати вспомнивший о своем сне, теперь не мог сосредоточиться – ему постоянно казалось, что он по-прежнему находится в собственном видении и что все, что между ними происходит, является лишь плодом его воображения. Быть может, он и вовсе выдумал эту Хамаду?!

Она была погребена заживо, она ворочалась под его живым телом, пока Хидео не дернул за цветок совершенно спонтанно. Сама спонтанность этого действия была странной, ведь Хидео далеко не из тех, кто согласится сорвать случайное растение. Стало быть, цветок хотел быть сорванным?..

Почему он вообще сейчас пытается искать логику в своих действиях?

– Я тут вспомнила, что хотела показать тебе свою коллекцию черепов, – выдавила Мичи тихо.

– Звучит заманчиво, – ответил Хидео, пытаясь казаться бодрым.

На самом же деле его обдало жаром, как будто он подошел к пламени близко-близко, и горячий, раскаленный воздух опалил его лицо и тело. Кровь прилила к лицу, и Хидео отвернулся, чтобы Мичи не подумала, что он смущен. Это не было смущением, это явно что-то другое. Тревога.

– Ну, раз уж сегодня у нас вечеринка, то, возможно, мы могли бы сделать это завтра, – Мичи чему-то усмехнулась, склонив голову как можно ниже и разглядывая Хидео снизу вверх, исподлобья.

Как хищная лисичка.

– Ох, не успеваю я выйти из одной авантюры, так ты тут же втягиваешь меня в другую, – он засмеялся, от всей души надеясь, что она не заметила его дрожи в голосе.

Смех был, скорее, истеричным, нежели веселым. Хидео резко прервал его, понимая, что на глаза выступили слезы. В последнее время его тщательно скрываемая нервозность была готова вырваться наружу без его ведома – просто потому, что чаша переполнилась до краев, а вылиться содержимому некуда.

– Ты думаешь, что рассматривание коллекции черепов – это авантюра? – она непринужденно рассмеялась. – Напротив, это самая обыденная на свете вещь. Черепа шокируют только тогда, когда ты понимаешь, что они настоящие. Тогда отношение к ним меняется – вокруг них словно… словно образуется аура, к которой ты не можешь прикоснуться. Однако, как только ты это сделаешь, станет легче.

– Где ты берешь настоящие черепа? – спросил Хидео резче, чем планировал.

Она на секунду опешила, но затем, немного поразмыслив, проговорила:

– Ну… папа увлекался таксидермией и иногда приносил погибших животных.

– Кошмар, – выдохнул Хидео, не сдержавшись.

– Мы не убиваем животных, Хидео, – сказала Мичи тихо. – Мы не охотники.

«Ага, просто падальщики», – чуть было не ляпнул он.

Этот разговор становился неприятным и напряженным. Они замолчали, погруженные каждый в свои мысли. Хидео закусил губу от досады, в первую очередь, на самого себя – кто его просил судить других людей и их увлечения? Мичи ясно дала понять, что не занимается убийствами животных, так почему Хидео продолжает считать ее живодеркой?

– Прости, – пробормотал он, по-прежнему не глядя на нее, – просто в последнее время чувствую себя неважно.

– Если хочешь поделиться со мной своими переживаниями, знай, что я всегда готова тебя выслушать.

– Скажи, Мичи, кто сегодня будет на вечеринке? – спросил он внезапно.

Ее имя, точно перышко, легко сорвалось с губ, Хидео сам не заметил того, что назвал ее именно так, как давно уже называл в мыслях. Она округлила глаза, подняв брови к белоснежной ровной челке, а затем, сжалившись над ним, таким беспокойным и дотошным, Мичи рассказала: